- «Ты вот ноешь на то, что твоя жизнь никчемна, что все плохо, ничего не меняется. Но ведь тут есть один немаловажный момент. Ты же даже не стараешься».
- «Не поняла, что тебе не нравится», - Диана даже убрала руку от мышки, прекратив лазать в компьютере и бороздить интернет. Подойдя к окну, она задумчиво уставилась в свое отражение, довольно ясно выделяющееся с учетом темноты на улице. Она пыталась понять, в каком же это месте  она не старается.
- «Ну вот ты посмотри, что ты делаешь сейчас. Сидишь и проверяешь свой сайт. Как будто что-то там изменится. А могла бы заняться чем-нибудь полезным. Например все-таки найти свою игрушку».
- «Я что, караулить ее должна? Кто из нас пет в конце концов? Увижу, тогда и поговорим, с чего вдруг я буду ее искать. Все-таки здесь не Мексика, не помрет, да и никуда не денется», - мысленно проворчала художница, встряхивая перекрашенными в черный волосами. Искать Лили и караулить ее под дверью Диана совершенно не собиралась. Все равно официально купила, а браслет так – формальность. Никто не заберет. Хотя было это довольно забавно, если подумать.
Она вообще не особо любила эту систему «хозяин-пет». Для двадцать первого века с его гуманизмом и прогрессивной общественностью подобные игры казались какой-то дикостью, больше подходящей для какого-нибудь бдсм клуба. Но пока эта система ее не сильно тревожила, художница не придавала большого значения всему этому. Но стоило художнице столкнуться с тем, что ее попытался купить какой-то извращенец из отдела охраны, который думал приковывать ее к батарее в свободное время. Буквально пару часов она была у него петом, по телефону связавшись с администрацией и переведясь в статус «хозяев», заплатив нехилых размеров взнос.
И вот,  раз уж она была теперь хозяином, она решила воспользоваться возможностью и попытаться взглянуть на эту систему с другой стороны. Диана даже не имела толком представления, что именно она будет делать с подобным «приобретением». Не приковывать к батарее уж точно – делать ей больше нечего. Но это любопытный опыт – прихватить кого-то и после этого каким-то образом использовать. Странный опыт, доселе Диане незнакомый.
Но план пошел немного неправильным образом – она пусть и купила пета, но как-то до добраться не получилось. Пусть она и выбрала знакомую девушку Лили, куда та делась – непонятно. Впрочем, особо усердно Диана ее не искала, решив просто забить, вернувшись к нормальной жизни. Она продолжила рисовать свои мрачные картины, пьянствовать и вести совершенно нездоровый образ жизни, который когда-нибудь ее убьет.
- «Поищешь ее, может быть. Все-таки твоя собственность, кто знает, что с ней сейчас происходит».
- «Да ну нахрен. Делать мне больше нечего,» -  ответила Диана и пошла обратно к компьютеру, загружая окольными путями на свой сайт фотографии, которые сделала относительно недавно. Смерть все также была ее извечной подругой и девушка все также часто находила чужие трупы, снимала их для пополнения коллекции мертвых.

Мертвые, смотрящие с той стороны монитора остекленевшими глазами, не особо смущали художницу, не будоражили ее разум вопросами и идеями. К сожалению, это было неизбежной бедой любого увлечения. Рано или поздно оно приедается. То есть надо намеренно загонять себя в определенное состояние, стараться проникнуться, чтобы от всего этого был хоть какой-то эффект. Сейчас же простой просмотр снимков, пока она их загружала на сайт, не вызывал никакой реакции. У нее уже столько трупов проплыло перед глазами, что, казалось, вообще ничто не в состоянии было ее зацепить. Запланировав загрузку на всю ночь – потому что столько займет времени закачка всего этого хлама на скорости очень допотопного модема – только такую скорость можно было организовать с учетом постоянного шифрования пакетов.
Диана уже думала повернуться к мольберту и попробовать порисовать. Маленький, захолустный и приходящий в упадок, забытый богами городишко ждал ее в виде карандашного весьма детализированного рисунка, местами воплощенного в цвет. Но тут раздался стук в дверь. «За что мне это. Вот как можно нормально жить в такой ситуации, когда мою работу постоянно прерывают. А еще ты что-то говоришь о том, чтобы чего-то менять. Вот они, изменения, сами ломятся в мою дверь, даже когда я их не жду».
- «Ну знаешь, когда к тебе никто не ломится, ничего особого не происходит, ты либо ноешь, либо занимаешься одним и тем же. Пусть ломятся, пусть вносят разнообразие в твою жизнь, пусть вытаскивают тебя из зоны комфорта. Ты же там сгниешь когда-нибудь».
Диана, тяжело вздохнув, поднялась с табуретки и пошла смотреть, кого это принесло к ее комнате. И плевать, что ее обитель из светлой комнаты ее усилиями была вечно погружена в полумрак и была каким-то царством хаоса. Картины, мольберт посреди комнаты, и разбросанные вещи, которые лишь благодаря небольшому числу не доводили это место до эпитета «хламовник». Когда последний раз она уделяла внимание тому, как выглядит это место. Она за своим внешним видом не особо следила, а что же говорить о комнате, в которой спала.
- Не сказать, что ты вовремя, но все равно заходи, - первое, что могла вымолвить Диана, увидев на пороге Лили. Она не могла толком понять, ждала ли она своего пета. В какой-то мере да, где-то на границе сознания блуждали мысли, что когда-то все-таки эта встреча произойдет. Но у Дианы было одно весьма определенное представление о том, как движется мир. В нем либо ничего не движется, либо что-то портится. Чтобы мир внезапно подкинул ей что-то хорошее без особых движений с ее стороны – это было не самым частым делом. И потому Диана ждала, что пока она сама как следует не пошевелится, Лили с ней не встретится. А вот тут пожалуйста – вот, приходит. Потому неформалка сделала шаг в сторону и сделала что-то, отдаленно напоминающее приглашающий жест. Давно уже она что-то подобное не делала. Все-таки к ней и нечасто кто-то заходит.
- Вот этот дом, он открыт для всех, вот этот дом, в котором правит грех, - задумчиво то ли пропела, то ли проговорила тихо художница, заходя вглубь комнаты, поближе к столу и мольберту. Что в таких ситуациях делать – малопонятно. Все-таки из нее хозяин как из дерьма пуля, как в плане отношений «хозяин-пет», так и в плане, что надо гостью принимать.
- Надо полагать, тебя проинформировали, иначе бы ты так  просто не пришла? - решила уточнить Диана, поворачиваясь к Лили. Это было самым очевидным вариантом. Конечно, могло бы быть еще что-то бесконечно наивное и невинное, если бы девушка-цветок просто узнала, что ее знакомая учится в Академии и решила проведать ее из-за каких-то там хороших отношений. Но это было бы странно – они всего лишь провели вместе одну ночь за разговором, ничего большего. Наивно было бы думать, что это имело какие-то последствия. Потому самый логичный вариант – Лили просто сказали, кому она теперь принадлежит. И потому Диана всматривалась в лицо девушки, пытаясь понять, какое же у нее отношение к этому вмешательству в ее жизнь.

Забавно думать, что, несмотря на то, что она не ждала Лили, в каком-то смысле именно Диана была инициатором этой встречи. От этого возникало довольно двоякое ощущение. Вроде как раз к ней пришли, она должна ждать, чтобы собственно как-то будет раскрываться то, зачем собственно этот визит. Но она сама начала все это, а значит, должна действовать сама. И что же она должна была делать?
К счастью, неуверенность было довольно просто погасить. Надо было подхватить волну равнодушия и безразличия. Это не было встречей, где надо было производить впечатление. Незачем думать о том, как она будет выглядеть, как она будет вести себя. Художница, прислонившись к столу, начала разглядывать девушку. Диана думала, что наверно с каким-то цветком Лили наиболее явно ассоциируется. С чем-то трепетным и весенним. Но вот в голову не приходило абсолютно ничего – в ботанике она была полным профаном и от силы могла сходу назвать штук пять видом цветов, и то, не зная точно, как выглядит половина из них. Можно было позабавиться от подобной мысли – пусть Лили и может с чем-то ассоциироваться, но вот в присутствии Дианы ни один цветок не прорастет на ее коже.
То, что Лили была напугана, было достаточно явно видно, не нужно быть мастером психологии, чтобы как-то двояко интерпретировать эти нервные измывательства над подолом юбки, да то, что девушка села по принципу «лишь бы куда-нибудь».
- Страшно? - задала вопрос Диана, в какой-то мере риторический. В этом была не цель точно установить наличие тревоги. Скорее попытка  вызвать реакцию. Что из этого всплывет – отрицание, признание, попытка объяснить, что же именно беспокоит ее пета. Какие именно вопросы будоражат ее, играют неведомую мелодию на натянутых, словно струны, нервах.
Услышав подтверждение тому, что что проинформировали, Диана не стала тянуть с формальностями. Прихватив со стола браслет, который ей выдала администрация, она просто пошла к Лили. Да, она слышала, что хозяева в Академии ведут себя по-разному. Кто-то оставляет иллюзию выбора, типа, если не хочешь, не будем надевать браслетик. Кто-то начинает диктовать кучу правил и условий. Такой ерундой неформалка заниматься не собиралась. Ее нельзя было назвать сторонницей правил. Потому она просто подошла к Лили, взяла ее аккуратно за руку и застегнула браслет без лишних вопросов и каких-то уточнений. И так понятно, что это значит и какие тут могут быть вопросы. Впрочем, отходить она не спешила, продолжая задумчиво держать руку и глядя сверху вниз на девушку. Какие-то драматические фразы в духе «Вот и все» пусть и приходили на ум, но казались неуместными. Как-то глупо что-то такое говорить, когда у нее как обычно, весьма и весьма неформальный вид, а кисти рук заляпаны в краске. «Да уж. Воистину я даже сама не смогу нормально объяснить свои прихоти. Можно ли сказать в таком случае, что я схожу с ума, если даже внятно обосновывать свои поступки?»
- Ну, можно было спросить. Тех, кто напрочь не дружит с магией, тут маловато. Впрочем, пришла сейчас зато, -пожав плечами, рассудила Диана. В самом деле, чего о прошлом сожалеть. Иначе бы ее скорбь никогда бы не заканчивалась. Сколько времени упущено впустую? Все что было – все упущено.
- Это творчество? - Повернувшись, решила уточнить Диана. Почему-то свои картины, несмотря на их успех, творчеством она не считала. Она гналась за предельным реализмом и до мелочей прорабатывала картины, которые срисовывала с фотографий, которые, в свою очередь, сама когда-то снимала. Да, конечно, можно считать подбор ракурса, нужного момента  чем-то творческим. Но с большой натяжкой. Единственное, где тут было хоть какое-то самовыражение – выбор того или иного снимка, той или иной сцены. Никаких фантазий, ни одного шага в сторону.
- Я просто воспроизвожу то, что когда-то наиболее удачно засняла, наслаждаясь процессом, - призналась довольно кратко Диана, решив уточнить, почему все-таки она считает немного иначе.

Она могла в полной мере оценить то, насколько же они разные. Не потому что сейчас были в разных ситуациях, имели разный статус в стенах Академии. Все-таки недавно они были примерно в одинаковом положении. Ощутить их различие можно было по этому страху, который был ощутим. Его можно было не только увидеть, но и ощутить в воздухе, он был слишком сильным, слишком осязаемым. Диана такой страх от каких-то реальных вещей  не испытывала. Было, конечно, кое-что, его она боялась до слез, до потери всякого контроля над собой от ужаса. Но это совсем другое, это не было какой-нибудь неизвестностью. В этой ситуации, казалось, опасаться вообще нечего. Если здесь такие распорядки, надо просто оценить ситуации и подумать, что именно можно сделать и как дальше быть. Она не могла увидеть, чего именно тут стоит бояться. Боли? Унижений? Лишения воли? Диана пусть и могла это понять, но из-за этого не боялась вероятности попадания в ситуацию, схожую с той, в которую угодила сейчас Лили. Не потому, что верила в хорошие начинания – Диана прекрасно знала, что в мире полно ублюдков и больных на всю голову, которые могут творить страшные вещи с теми, кто в их власти. Но безразличие к своей жизни очень сильно ослабляло любое беспокойство по этому поводу.
- Возможно, это куда более нормальная реакция, чем могла бы быть, - задумчиво прокомментировала Диана нервный кивок. Все-таки наверно, несмотря на какое-то детское отношение к жизни, Лили была куда более нормальной, куда более живой. У Дианы проблемы с самосохранением, с вовлеченностью и мотивацией, она не могла так переживать из-за таких вещей. Даже если ее новый пет боялась каких-то глупостей и надуманных вещей, это все равно прекрасно показывает, насколько ей небезразлична ее судьба. Осознав это, неформалка устало вздохнула, в очередной раз упрекнув себя за свое дурное строение психики.
Услышав просьбу о воде, художница пошла искать. Рядом с кроватью была большая бутылка воды, из которой запивались таблетки, которые Диана пила. Прихватив стакан из-под виски, она его быстренько всполоснула и выплеснула мутную воду в форточку, лишь после этого налив Лили – все-таки вряд ли она хотела бы сильно разбавленного алкоголя. То, что девушка все-таки немного успокоилась, было отчасти и здорово и грустно. С одной стороны, конечно, со спокойными людьми куда легче общаться и что-то делать, нет каких-то проблем в обмене информацией. Но с другой стороны – пока Лили тряслась, как осиновый лист, пока ее тревога просто заполняла комнату, это было занимательно и по-своему даже красиво. Диана была словно вампир, пыталась насытиться чужими эмоциями, чужими мыслями, которых у нее не было.
Художница могла лишь пожать плечами в ответ на ответ девушки-цветка. Как там в «Ромео и Джульетта»? «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Для Дианы нет особого значения, называть ли это творчеством или нет. Для нее важно было то, что она пыталась извлечь из этих картин. Пейзажи, которые она рисовала на основе сделанных фотографий, имели в большей части случаев один и тот же элемент. Все они несли в себе некоторую порчу, определенную неправильность.  Прекрасные творения либо природы, либо цивилизации и культуры всегда пятнало либо время, либо работа современного общества, будь то вандалы, либо простые обыватели, либо кто-то еще. Конечно, было еще несколько картин совсем другого, куда более мрачного характера. Чья-то смерть, какой бы жуткой и мрачной она не была, нарисована во всех подробностях. С выражением агонии, застывшим на лице, с остекленевшими глазами, изуверскими ранами и травмами, с лужами крови – все это было тоже запечатлено на листах ватмана. Особняком стояла большая картина, изображавшая древний, практически вырванный из позапрошлого века погост. Под светом луны и многочисленных ярких звезд расположились покосившиеся надгробия со стершимися надписями, кривые кресты, древние склепы с деревянными дверьми и развалившиеся статуи. Вороны, облюбовавшие ограды в качестве насестов. И старый горбатый могильщик, орудующий лопатой у очередной могилы рядом с деревянной церковью с обвалившейся крышей. Пейзаж, явно находящийся где-то за пределами обыденного, но в то же время являющийся чем-то слишком естественным и гармоничным в глазах Дианы.
- Да, я как-то была в этом городке и сфотографировала его. Не очень далеко от Детройта и пришел в упадок вместе с ним, если интересно, -   задумчиво ответила художница на вопрос Лили. Диана подошла чуть ближе, вместе с ней смотря на незавершенный рисунок, - Не могу сказать, что я куда-то стремлюсь. Скорее наоборот. Это для меня способ безболезненно убить время. Когда я рисую, я особо не думаю о чем-то плохом, - призналась она тихим, спокойным голосом. Пусть до сих пор за это можно было себя корить сколько угодно, ее ненависть к себе была уже настолько привычной, что уже не рвалась наружу.

Наверно что-то должна она ощущать в подобной ситуации. Ей часто говорили, что одна из особых мотивирующих вещей – признание, одобрение со стороны. Что всегда хотелось бы купаться в лучах славы. Что взгляды со стороны, чужое мнение и чувства, которые пробуждают в зрителях картины, они должны помогать.
Диана наблюдала за тем, как Лили разглядывает ее творчество и не чувствовала практически ничего. В душе было тихо. Будет ли ее пет ее осуждать или наоборот восхищаться ее творчеством, ей не было никакой разницы. Не было никаких ожиданий или надежд. По сути художнице было все равно. Для нее картина имела куда большее значение, когда она была незавершенной, когда можно было прорисовывать каждую деталь, концентрируя на ней все свое внимание. Когда картина уже завершена, это было уже немного не то.
- Эту? Да, тоже фотографировала. Хотя очень недолго я там могла быть, там чужих не любят - Диана вгляделась в одну из своих любимых картин. Она никогда не думала давать им какие-то поэтические названия, потому что ни с чем особым они не ассоциировались. Но именно это зрелище, вырванное из какого-то старого путешествия имело очень четкое ощущение вырванности из пространства и времени. Словно это кладбище находилось явно не в двадцать первом веке. Создавалось впечатление, что этот погост изначально был таким запущенным и забытым богами, но при этом даже когда Диана умрет и уйдет в землю, это кладбище будет все таким же и могильщик все также будет копать могилы и только горб у него еще вырастет.
- Да, оттуда. Хотя и не могу сказать, что рада такому происхождению, - Диана поморщилась. Может в другом городе она бы занялась чем-нибудь более порядочным. Может ее судьба сложилась бы иначе. Даже если по поводу своего совсем старого прошлого совсем бессмысленно сожалеть, но, может, хотя бы если рассматривать то, что было недавно, она бы не пала так низко. Может тогда бы неформалка не занималась бы тем, что фотографировала трупы, гуляя по улицам города.
Диана поморщилась и отвернулась, проверяя компьютер. Сожаления вечно занимали ее мысли. Столько раз она думала о том, насколько же убога ее жизнь. Но при этом она не знала, что могла с этим сделать. Потому оставалось лишь продолжать жить, с усталостью, пронизывающей все ее сознание влачить свое существование.
- «Вместо того, чтобы скорбеть, попробовала бы что-то изменить. Двигаться, двигаться вперед до тех пор, пока не будешь довольно результатом. Не поможет – попробуешь что-то другое. Лучше, чем просто бездействие. Да и ты куда больше нового всего узнаешь, увидишь».
- «И чем же я заниматься должна?»
- «Рядом с тобой, детка, находится вот прямо идеальная возможность заняться чем-нибудь непривычным. Вот, стоит, не знает, куда руки деть», - Диана при этих словах бросила косой взгляд на Лили. До сих пор был актуален вопрос, а зачем же действительно она ее купила.
- Да я даже начать не успела толком, - рассеяно отозвалась художница, все еще изучая своего пета. Все-таки эта стеснительность, эта открытость привлекали внимание, цепляли ее. По сравнению с самой Дианой, у которой вечно на лице примерно одно и то же выражение, а если эмоции и были, то они в основном были где-то внутри. Художница подняла руку и прикоснулась к лицу девушки, оглаживая пальцами щеку. Здесь даже не было какой-то нежности, скорее было даже любопытно – смутится ли еще сильнее?
- Если хочешь, я и тебя могу нарисовать.

Она была такой живой, такой открытой, такой честной. Даже если это все игра и какой-то обман – Диана была на него согласна, была совершенно не против и дальше пребывать в этих иллюзиях, проникаясь чужими эмоциями, настоящими или наигранными.  Это было и приятно, и больно.  Эмоции превращают существование в жизнь, во что-то большее, нежели просто биение сердца и ток крови по венам. Жизнь уходит с наступлением безразличия. И при этом, видя все это смущение, было завидно. Диана хотела бы иметь хоть немного тех же эмоций, что сейчас переполняли Лили. Но разум у нее настолько сильно превалировал над чувствами, что попасть в ситуацию, когда она могла бы чего-то действительно так смущаться, художница просто не могла. Осознание этого пронизывало болью ее грудь, где что-то давило, мешая нормально дышать.
Ответ на предложение, судя по всему, тяжело дался Лили. Диана подумала, а стоило ли делать такие откровенные предложения. Особенно с учетом того, что дальше-то легче не станет. В голове билась нервной дрожью мысль, что, возможно, она как-то слишком застращает Лили и девушка-цветок начнет ее избегать. Довольно глупо получится.
Но согласие было дано, а потому Диана сделала шаг к столу, прекратив касаться лица девушки. Прихватив тяжелый профессиональный фотоаппарат и включив его, она повесила его на шею. Лямка так знакомо, так естественно давила на шею. Да, это ярмо, но оно свое, родное, настолько привычное, что без него художница как-то слишком сильно выпрямлялась.
- Есть один момент. Простых картин я не рисую, - отметила Диана. Действительно, Лили, пусть и была очаровательной по-своему, но просто так художница ее рисовать не будет. Нужно было что-то весьма определенное, чтобы зацепить ее, чтобы процесс не был скучным, чтобы что-то могло захватывать ее мысли. Какая-то толика мрачности, безумия и деструктивизма. Что-то неправильное. Прописать своему пету с кулака ради картины казалось как-то уж слишком странно. Но в принципе были у Дианы и другие мысли, как создать подходящий образ.
Неформалка зазвенела пряжкой и вот ремень быстро выскользнул из лямок джинсов. Взяв руки Лили в свои, Диана быстро намотала ремень на запястья и связала их, намертво лишая девушку возможности что-либо делать своими руками. Она не говорила ни слова, не  думая успокаивать. Пусть боится, пусть тревога или даже паника будут на ее лице. Так даже лучше.
Закончив связывать девушку-цветок, Диана толкнула ее на свою кровать, что как раз не была заправленной, а наоборот, представляла собой мешанину из подушек и одеяла. Кажется, где-то застарелые пятна крови не отстирались даже на белье. И вот из просто милой и красивой девушки получилась прекрасная композиция, над которой можно вволю пофантазировать. Однако художница даром время не теряла, ловя момент и принявшись тут же фотографировать, подбирая ракурс и меняя фокусировку, уже любуясь зрелищем через объектив фотоаппарата.
- Потерпи немного, - задумчиво сказала неформалка, продолжая делать снимки, представляя из себя сейчас что-то куда более оживленное, нежели обычное безразличное ко всему создание, которое всем своим видом просит, чтобы его прибили.

Результат определенно превосходил свои ожидания. Конечно, Диана сомневалась, что нечто подобное произойдет. Все-таки она слишком часто общалась с многими людьми и нелюдями, которых куда сложнее испугать. Даже с теми, у кого не было проблем с инстинктом самосохранения, надо было бы немного повозиться, чтобы добиться страха на их лице. Особенно Диане, которая в принципе не была даже любителем в этом вопросе и не пыталась представлять собой хоть какую-то угрозу. Вряд ли она могла бы испугать хоть кого-то из обычных людей.
Но не Лили. Из той страх и ужас практически вырывались наружу. Как раз эти эмоции и нужны были художнице, она ждала их с нетерпением маньяка. Сцена в целом была прекрасна в своей неадекватности и парадоксальной гармоничности. Не нужно было быть извращенкой, чтобы дать волю фантазии и представить, как именно могла бы развиваться дальше эта сцена с плачущей связанной девушкой на кровати. В этот момент не имело значения ничего, кроме этой картины, ничего, кроме новых кадров. Диана увлеченно подбирала ракурс, подкручивала объектив камеры, чтобы подстроить фокус. Она хотела запечатлеть все – и связанные руки, и испуганное выражение лица, и дрожащие губы, и слезы, стекающие по щекам и вискам. Она снимала все это и была уверена, что когда будет рисовать – постарается передать все это во всей красе. То, какие взгляды на нее бросала Лили, пробирало тело до дрожи. В этот момент у Дианы не существовало ни голосов в голове, ни вечных мрачных мыслей, ни апатии и скуки, которая пустила корни в ее сознание.
В какой-то момент все-таки огонь угас, а красивый образ не захватывал сознание. Сделав еще пару снимков, Диана остановилась, пока не достигла пресыщения в этом деле. Как бы не захватывала эта картина ее, все равно рано или поздно она отпускает. Рано или поздно захватывающее становится обыденным. И тут же вновь просыпаются голоса, куча маленьких моментов и деталей начинают портить сцену. То обзор какой-то неправильный, то джинсы потребовалось подтянуть, чтобы не спадали.
Диана отошла от кровати, снимая фотоаппарат и с шеи и кладя его на стол. От действия было такое ощущение, что она меняется в обратную сторону. Вновь уныние и тоска. Мысль, что, возможно, сейчас придется что-то говорить Лили, успокаивать ее и объяснять свое поведение, расстроила ее, рассеяв остатки того вдохновения, что держало ее минуту назад.
Вернувшись к кровати, она медленно, стараясь не пугать больше Лили, начала развязывать ей руки. Освободив ее запястья, она задумчиво провела пальцами по следам от ремня на кладкой коже. Пройдет. Обросив ремень в сторону, она просто уселась на пол перед кроватью, сложив ноги по-турецки и, положив руку на край матраса, устроила сверху голову. В душе снова прежняя хандра и тоска. Она осторожно протянула другую руку к Лили,  медленно, ладонью вперед, показывая, что не хочет причинять новый вред. Прикоснувшись к голове, она аккуратно поправила упавшие на лицо локоны, стирая большим пальцем след от слез около виска.
Она молчала. Нужны ли в такой ситуации слова? Оправдания, успокаивающие слова, еще что-то. Вряд ли. Они, казалось художнице, только бы мешали и все портили. Несмотря на то, что Диана прекрасно видела эмоции, играющие на лице Лили, она не знала, чего хотела девушка-цветок. Хотя, наверно, в этом было определенное очарование – когда можно лишь ощутить, но нельзя понять. Ведь чем меньше объяснений и логики, тем больше чего-то необычного, тем больше чего-то непредсказуемого. Вот потому Диана и сидела тихонько и ждала, когда же высохнут слезы и страх утихнет.

Шепот в голове возвращался, чутко словив перемену настроения. Теперь он мог отбирать ее внимание, отвлекать и портить всю ситуацию. Голоса, чего-то просящие потихоньку, раздражающие своим извечным бормотанием, снова портили настроение, низводя его до уровня, который был до появления Лили. Диана устало прикрыла глаза, чувствуя себя разбитой и больной после сеанса фотосъемки. Было какое-то давящее ощущение пустоты, а в мозгу свербела мысль, что все это было, по сути, бессмысленно. Все, что бы она не делала, не имело никакого особого значения. Ну поснимала она, ну прожила пару минут без боли и мыслей о чем-то плохом, а дальше-то что? Гедонизм и был как раз этим кошмарен. Он позволял какое-то время именно жить, а не просто влачить свое существование, но затем наступало осознание, что это все не ведет никуда. Что она лишь потихоньку убивает себя таким образом жизни, ничего более.
Потому сейчас Диана сидела с апатичным и немного мрачноватым видом, стараясь игнорировать мысли о том, что фотографирование окончилось, по сути, ничем хорошим. Только пета запугала и все. Может потом еще нарисует по какому-нибудь наиболее удачному снимку. При мысли о судьбе картины Диана горько усмехнулась. Конечно наиболее логичным вариантом было бы подарить картину самой Лили. Художница представила, как вручает девушке-цветку картину с ней, заплаканной, перепуганной и связанной. Наверно такой подарок могла бы принять только такая же ненормальная, как Диана. Любой адекватный человек, наверно, сочтет подобный подарок по меньшей мере странным. И что тогда – Диана при себе будет держать эту картину. «Да уж. Наверно после этого меня точно Лили будет избегать».
Практически положив голову на руку, она не сразу ощутила, как девушка-цветок выскользнула у нее из-под ладони. Глядя снизу вверх, неформалка наблюдала за тем, как плакала Лили. Сложно было понять ей, то ли это было от горя, то ли от обиды, то ли еще от чего-то. Диана чуть поджала губы, ощутив болезненный укол. Ей было не совсем все равно, в чем причина, какая эмоция действительно прячется за этими слезами. Скосив взгляд, она наблюдала за этими переживаниями, как вдруг ощутила руку на своих волосах. Художница чуть удивилась подобному ощущению. Вроде простое, незамысловатое, оно было каким-то… непривычным. Это было совсем не то, как если бы кто-то лез к ней в волосы в порыве страсти. Скорее в этом простом жесте угадывалась какая-то забота. Вот только о ней никто не заботился. Диана, сколько была собой, не помнила ничей заботы. Непривычность подобного жеста по отношению к себе оказалась такой болезненной, неприятно лезущей прямо в душу. Неформалка устало вздохнула, не зная толком, что и думать. Какая-то ее часть хотела отринуть даже подобную мелочь, указать, что не нуждается в подобном тепле, не заслуживает его. Но и при Диана понимала, что хотела этого. Дело даже не в какой-то близости. Хотелось просто чтобы кто-нибудь хотя бы ненадолго позаботился о ней, позволил на минутку опустить маску холодности и безразличия, снять ненадолго цепи самоограничения. Чтобы кто-нибудь защитил ее от боли.
– «Ну и почему ты вот сейчас молчишь? Обычно тебя не заткнуть, что-то вечно советуешь, вечно даешь ложные надежды, пытаешься заставить посмотреть с другой точки зрения».
- «Потому что вряд ли ты можешь в данной ситуации сделать что-то не так. Потому я просто не мешаю моменту. Не обращай на меня внимания».
- «Все, что я могла неправильно сделать, я уже сделала? Ладно, глупо было спрашивать».
Диана зажмурилась ненадолго, стараясь успокоиться и попытаться хоть что-то понять. Если вернуть себе душевное равновесие кое-как удалось, то с пониманием возникли проблемы. Что же ей хотели дать, гладя по голове? Что она сама хотела выразить, вытирая чужие слезы и разглаживая локоны? Ответов не было, что немало раздражало.
Лили легла, уже ближе, так, что можно было на нее посмотреть. Диана там почти ничего не увидела из того, что ожидала там увидеть. Ни страха, ни обиды, ни горя и скорби. Возможно, конечно, что все это было заперто за маской спокойствия. «Интересно, что же будет. Ты сможешь меня вытянуть из моей апатии? Или я утащу тебя на самое дно безразличия?» Диана надеялась на первый вариант, она хотела, чтобы хоть что-то изменилось в ее проклятой однообразной жизни. Но подозревала, что скорее всего, у девушки-цветка просто не хватит сил ее изменить. Желание в таких ситуациях, к сожалению, мало что меняют.
Протянув руку, Диана вновь аккуратно пальцами поймала оставшиеся на лице девушки слезы, стирая их с ее кожи. Неформалка подумала, что пусть страх и очень яркая эмоция, которая сильно оживляет, не делает Лили просто существующей, все равно не стоит запугивать ее, терзать ее нервы. Ощутив укол вины, Диана на мгновение растерялась. Вряд ли все-таки если уж идти в этом направлении, так по пути страха и расшатанных нервов.
Потому она приподнялась немного и, потянувшись вперед, слегка коснулась губами лба Лили, таким образом словно прося прощения за пережитое. Отстранившись немного, она вновь устроила голову на матрасе, положив перед собой руки. Может она сможет хоть немного что-то понять. Или Лили хоть немного что-то поймет о ней самой. Если тут это вообще возможно. При такой-то разнице.

Разум твердил, что нет никакой надежды на избавление. Нет никакого шанса, чтобы жизнь изменилась в лучшую сторону. Давя на плечи, разум твердил, вбивая гвозди в затылок, «смирись и живи так, как можешь». Он практически заставлял нести груз жизни дальше, воспринимая ее тяготы как необходимое зло. Ведь жизнь – страдание, при рождении  человек страдает и  умирает он в муках. Таковы законы бытия.
И все-таки была слепая надежда, иррациональная, бессознательная. Существующая вопреки всем доводам ее изувеченного разума. Какой-то дух романтизма, который говорит, что жизнь есть нечто большее, нежели страдание, есть нечто большее, чем просто месяцы и года, наполненные обыденной ежедневной мурой. Наверно благодаря этому противоречию Диана и была жива. Потому что иначе если бы все было только страданиями – то зачем их продлевать. И эта внутренняя борьба приносила новую боль, новые душевные терзания от постоянного конфликта между смирением и слепой верой.
Она ощутила новый укол от этих прикосновений, мягких, нежных, ни к чему не обязывающих. Бессознательная сторона от этой мягкой ласки чуть оживилась, приподняла голову. Диане хотелось верить, что это может дать надежду чему-то большему. Может, она имеет право хоть какую-то толику внимания и заботы, которое будет в состоянии оценить. Она хотела верить. Но не могла посметь. Надежда – первый шаг на пути к разочарованию, первый шаг просто к новым мукам, которые закончатся самоизоляцией и погружением в какие-то далекие от реальности вещи. В виртуальную реальность, в творчество, куда угодно, лишь бы забыться.
Но одним уколом это не закончилось. Лили, видимо, вознамерившись добить Диану, обняла ее. Художница закрыла глаза, все также устроив голову на матрасе. «Зачем это тебе. Успокойся, оставь меня в покое, зачем тебе лезть ко мне. Ты не будешь мучить себя, не будешь мучить меня. Да не знаю, хоть какую-нибудь похоть и страсть попробуй из этого вывести, я пойму, с этим как-то проще». Однако никакого оправдания и никакого отступления не происходило. Диана вздрогнула, пряча лицо в простыне. Страшно до боли во что-то поверить. Страшно позволить впустить кого-то в свою жизнь. При мысли о том, к какой боли от разочарования это приведет, она дрожала, чувствуя что-то сродни ужасу, забирающемуся в самое ее нутро. В голове мелькнула мысль оттолкнуть, отойти от кровати, уйти из Академии на несколько дней, забыться в прогулках по городу. Забыть, спрятаться, оставить все как есть, чтобы не чувствовать ничего снова.
Но она так не сделала. То ли внутренний голос, то ли безразличие задало короткий вопрос «И какая разница». Вступило в дело безразличие и апатия. Безразличие к своей судьбе сделало простое предложение  - пусть будь что будет. Даже если это принесет ей море боли от разочарования. Пускай. Диана вздохнула. Разве что был один момент.
- Эх, нам же обеим будет больно, - тихонько выдохнула девушка, практически не слыша своих слов из-за аккомпанемента шепота. Ладно, со своими муками она может смириться. Но каково будет Лили? Этого Диана не знала. Наверно в этом и будет вопрос – сколько всего плохого вытерпит девушка-цветок, прежде чем сбежит от нее.
Неформалка аккуратно, стараясь не разрывать объятья, приподнялась. Похоже, Лили собралась отдыхать в ее кровати. Впрочем, против этого Диана ничего не имела. Не распрямляясь, она сама забралась на кровать и ложась вместе со своим петом, обнимая его. Браслеты болезненно впивались ей в руки, но это было мелочью. Хотя, наверно, Лили тоже их ощущала на себе. Но физическая боль – лишь мелочь, слабость тела, которая будет иметь не такое большое значение по сравнению с тем, что будет в головах. Прикрыв глаза, Диана понадеялась, что хотя бы сон спасет ее от внутреннего противостояния скепсиса и веры.