Фаусту всегда казалось забавным то, что выражение "холодный, как лед", относилось зачастую к людям безэмоциональным, сдержанным. Было даже выражение такое - "холодные люди". Ледяной принц. Замерзжее сердце. Кай и Ледяная Королева, отобравшая у мальчика саму способность чувствовать. Глупость.
Ему мог бы показаться забавным и тот факт, что его по этой же причине считают куском камня, у которого с рождения сдвиг по эмоциональной фазе. Мог бы, если бы его это порой не задевало.
Не сказать, что так считали все. Но теория была, и кто-то даже свято в нее верил. Эшеру никогда до этого не было особого дела. До определенного момента, конечно же.
Нетактичных людей, да и нелюдей всегда было полно. Когда они были еще и уверены в том, что их неаккуратность в словах и жестах не будет иметь результатов, то они и вовсе говорили Фаусту в лицо все, что им хотелось. На самом деле, он всегда был из того числа существ, что предпочитали разговоры за спиной. Ему было больше по нраву ингорировать слова, тихой тенью ползущие по углам, едва заметные, чем открыто брошенные в лицо. В конце-концов, он умел быть глухим в большинстве случаев. Но сложно что-то не увидеть, если тебя тычат в это мордой.
Глупый, глупый Фауст. Глупый ифрит. Глупый ифрит со своей глупой бестакностью. Он даже не стал подбирать слов, не стал пытаться предподнести все как-то помягче, или напротив, в еще более грубой форме. Сказать все, как есть, просто потому что Эшеру "все равно дела не будет". А Фауст даже не мог на него ни разозлится, ни простить с ходу. Ифрит не был достаточно груб, чтобы его можно было считать мудаком, и не достаточно осторожен, чтобы Эшер принял все сказанное так легко. Вопреки теории об эмоциональной заторможенности, элементалю было обидно. Просто банально обидно. И даже знаменитое "мужики не плачут" тут не сработало.
Хотя, Эшер все же не умел плакать. По стандартным меркам. Обычно он конвульсивно дергался и дрожал, потому что у него не было соплей и легких, чтобы всхлипывать, и слезных желез, чтобы лить слезы, и это больше походило на ломку или болевое магическое заклинание. Но все равно это было реакцией именно на чужие слова, а не на чужое неудачное заклинание, и, следовательно, теорию об отсутствии у ледяного эмоций можно считать опровергнутой.
Александрита была в комнате одна. Это уже несколько радовало. Впрочем, элементаль не думал о ее соседе, когда шел по темным коридорам. Когда открывал дверь в чужую комнату. В то время он был занят жалостью к себе, и думал тоже исключительно о себе. Еще об ифрите.
Не то чтобы они с Ритой были хорошими друзьями. Или приятелями. Они вряд ли вообще кем-то друг другу были. Александрита казалась элементалю излишне безрассудной и самовлюбленной. Сам Фауст же был слишком упрям, чтобы исполнять каждый из приказов. Рите всегда хватало своей белой змеи, а Эшер практически не замечал железное кольцо Браслета Боли. И жили они почти что в мире и почти что в согласии. В относительном мире. В относительном согласии.
Не то чтобы Фауст был рад плакаться прекрасной Нове в жилетку. Но у него хотя бы была Александрита, хозяйка, а больше кандидатов в любом случае бы не нашлось. Она вряд ли будет рада, она наверняка уже заснула и не стоит тревожить ее... Но Фауст все еще может только жалеть себя, и у него нет никакого желания думать о других. Тем более об Александрите.
Просто идти ему особо больше некуда.
А того ифрита, к слову, звали Чарльз. Проводить с ним время было... Забавно. Для самого Чарльза это больше походило на эксперимент из разряда тех, что проводят от скуки студенты. "Что будет, если смешать шнапс, абсент и колу?".
Что будет, если смешать Фауста и Чарльза и залить все это молодежными фильмами про секс и любовь?
Фауст был очень холодным, Чарльз - очень горячим. Им обоим нравилось то, что даже при таком раскладе они остаются совместимы друг с другом. Они оба любили неуглубленную египетскую мифологию, повести Сетона Томпсона, фильмы жанра "экшн" и эксперименты. Проблема была только в том, что Эшер предпочитал доводить начатый эксперимент до конца. Ифрит же любил хвататься за все и сразу, а затем бросать на середине пути.
Впрочем, у них не дошло даже до середины.
Фауст утыкается носом куда-то в колени Александриты, накрытые одеялом, и опять вздрагивает. Чарльз бы увидел - не поверил. Он слишком любит верить в глупые теории, нежели в то, что Эшер может ночью приползти к хозяйке. Особенно из-за него. Особенно плакаться. Просто немыслимо.
Фауст, однако, приползает.
Он не хочет будить Алексндриту. Скорее всего, он просто посидит тут немного и уйдет так же незаметно, как и пришел. Относительно незаметно. У него тяжелые, громкие шаги, и он не крася на цыпочках. Остается только надется, что у Новы крепкий сон. В этом ледяной сильно сомневается. Поэтому он надеется на то, что четыре цепи не превратят его в мелкое крошево. Очень сложно восстановиться обратно в целого элементаля из ледяной крошки. По правде говоря, это даже невозможно. По правде говоря, при таком раскладе Фауст и вовсе умрет.
Он сидит на полу рядом с хозяйской кроватью, положив голову на колени Александриты, потому что ему не очень то и весело, и напоминает себе щенка. Мелкого, тупого, коротколапого щенка, который сам не проживет и недели. Захлебнется в первой луже или по глупости попадет под машину. Ему нужен поводок и ласковая рука. И того и другого Фауст немного боится.
Ему все еще очень жаль себя. Еще от себя же немного тошно. Поэтому Эшер тихо воет от досады и комкает в пальцах одеяло. На самом деле он хочет, чтобы Рита проснулась, но никто не мешает себя обманывать.