Теплая влага медленно растекается по коже, практически сливаясь с температурой среды для осязания, оставаясь незамеченной в приливе ощущений. И лишь когда она пропитывает ткань, стремительно остывая,  то она холодным комом прилипает к телу, заставляя вздрогнуть, вызвать бег мурашек по коже. У каждой капли своя судьба. Какие-то могли лишь оставить след на коже, обреченные медленно засыхать. Какие-то лишь заставляли темнеть ткань одежды, становясь частью нитей. И лишь немногим избранным удавалось упасть на землю, пятная еще зеленую траву.
Диана лежала на скамейке, мутным взором глядя в небо. События последнего часа особо яркими моментами отпечатались в ее памяти. Все-таки это было здорово. Не восхитительно до дрожи, не прекрасно настолько, что заставляло проигрывать в голове воспоминания раз за разом. Но она уже немалое количество времени была в этой Академии. Уже несколько недель. Так хотелось чего-то знакомого, что стало бы неплохим напоминанием о жизни в родном городе.
Вестником прошлой жизни послужил какой-то монстр, какой-то перевертыш, плохо контролирующий себя, судя по всему. Не самый лучший подарочек, но вестников не выбирают. Диана слабо понимала как-получилось, что она улетела на землю, прежде чем смогла сориентироваться. Левая рука была отброшена когтями в сторону с длинными царапинами от локтя до запястья, остановившись лишь на цепях и браслетах. Художница, лежа на земле, чувствовала, как лапы на ее груди рвут свитер, добираясь до груди и оставляя там борозды боли. Она видела перед собой пасть зверя, который думал уже закусить ею, не догадываясь сначала убить. Все могло закончиться одним укусом в шею, рвущим гортань, артерию, обрывающие все нити жизни. Но не будучи ни человеком, ни зверем, не обладая нужными повадками, ни разумом, который бы мог направить животную жажду крови в нужное русло. Это дало возможность Диане щелкнуть вспышкой фотоаппарата прямо в глаза зверю. Адски яркая штука, способная выжечь сетчатку, заставила кратковременно ослепшего оборотня взвыть от боли и отпрянуть от своей жертвы.
Дальше уже было не так интересно. Следующее, что увидела Диана спустя несколько минут лежания на земле – это перекошенное от ужаса вполне человеческое лицо, а затем нагое тело, что убежало, сверкая пятками. Сплошное разочарование. Неформалка, оставляя за собой пятна крови, просто перебралась на ближайшую скамейку и устроилась лежать там, подложив сумку под голову.
Режущая, свербящая боль в руке и на груди была достаточно сильной, разрывающей все мысли на рваные лохмотья. Казалось, между выводами проходили секунды и минуты, потраченные на попытки переварить терзания ее тела. Это было прекрасно. Эта боль глушила лишние мысли, стирала абстрактные размышления, направленные за самокопание. Она оставляла лишь что-то важное, что вспыхивало в ее голове, пробивалось сквозь пламя мучений.
Девушка смогла понять, что несмотря на боль, ее жизнь вне опасности. Дышалось вполне нормально, кровотечение не было особо сильным, пусть и не спешило само пропадать. Блестящий металл цепей, да темная ткань футболки были частью ран, западали внутрь, словно прорастали из ее собственной плоти. Диана понимала, что некоторые царапины явно будут заживать очень долго, если их не зашивать, если растягивать края ран. Она, впрочем, не уверена была, может спустит все на самотек, не будет даже в лазарет заходить. Просто дождется лежа, когда основная часть царапин, кроме самых глубоких, засохнет и покроется корками. Внешний вид царапин художницу  ни капли не беспокоил и то, что они останутся на ней в виде шрамов. Не первые, не последние.
- « Похоже твоя жизнь все-таки вне опасности. Наверно это единственное, что меня именно беспокоило бы. Как оно тебе?»
- «Хорошо… Я словно часть картин. Пусть жалкая, неполноценная. Но я причастилась к тому, что рисовала. К той боли, к той агонии. Как те, кто лишены уже суеты жизни. Почти физическое наслаждение, смешанное с болью. Каин, какая же ты зараза, что удерживаешь меня от смерти. Мне давно пора умереть. А ты тут радуешься тому, что я могу лишь немного походить рядом с ней, помахать ей рукой и сказать «в другой раз, может быть». Я так и не стала частью должной агонии, должных мучений, что выжгли бы мне мозги болевым шоком. А жаль».
Диана закурила, вынужденная работать всего одной рукой. Все-таки ощущения пусть и были мучительными, но они также и были прекрасными. Они были так сильны, что затмевали все, забирая себе практически все внимание. Никотин в легких лишь придавал им определенный оттенок, добавляя определенное очарование. Художница слегка улыбалась, глядя в небо, наслаждаясь редким состоянием тишины, островком чисто физических ощущений и душевного покоя в океане тоски, шепчущихся голосов и однообразия.

Игры со смертью являлись частью жизни Дианы. Суицидальный настрой тянул ее раз за разом оказываться в таких ситуациях, после которых любой адекватный человек постарался бы сменить образ жизни. Художница же наоборот, тянулась к костлявой, словно дитя к матери, мысленно умоляя забрать с собой. Прочь, прочь из этого мира, прочь из этой серой жизни, которая является одним сплошным разочарованием. Фарс затянулся, его давно пора окончить. Лишь чужая воля в голове заставляет продолжать участвовать в этом нелепом спектакле. Потому Диана продолжала встречаться со Смертью, надеясь, что когда-нибудь обстоятельства окажутся сильнее воли голоса в ее голове, который заставляет ее в последний момент хвататься за остатки жизни, удерживаться от падения в Бездну.
И сегодняшний случай в общем-то был приятен даже не тем, что она испытала множество сильных ощущений. Боль утекала, ибо это были всего лишь царапины, пусть и глубокие. Они не могли долго гореть, недолго цепи нервов играли свою волнующую пляску. Дело было не в боли, которая все-таки угасала. Скорее было дело именно в Смерти. Диана была рада даже подобной мимолетной встрече. Встречей старых друзей, которые не всегда находили время друг на друга. Восхитительное чувство собственной смертности – оно ласкало сознание сумасшедшей надеждой. Когда-нибудь все это закончится. Когда-то ее безумные метания закончатся. Когда- то наступит конец всем ее тревогам, всему ее презрению и ненависти к окружающему миру и к себе. Жалко, что она не  могла промедлить и дать волку себя растерзать. Иногда Каин бывает очень настойчивым.
Художница дымила сигаретой, бросая иногда косые взгляды на свою изодранную кожу. Полосы крови уже прикрывали раны, закрывая от неприветливого внешнего мира. Диана лениво убрала пальцами ткань и блестящие цепи из маленьких кровавых лужиц, в такой форме проявляя заботу о собственном здоровье – не хотелось, чтобы рваная теперь футболка засохла в корке и пришлось бы ее вырывать, вновь открывая путь кровотечению. Разглядывая алые линии, которые прятались куда-то под одежду и, судя по всему, идущие вдоль ее боков. Не особо больно. У нее иногда голова сильнее ныла. Диана хмыкнула, забавляясь о том, насколько же инстинкты сильнее здравого смысла. Еще когда она получала свои самые первые шрамы, был страх боли, причем сильный. Он заставлял тело дергаться, напрягаться, пытаться убраться подальше от угрозы против воли самой Дианы. Лишь со временем он смог немного угаснуть, но даже сейчас каждая новая травма волновала, натягивала нервы, словно струны музыкального инструмента, имя которому – человеческое сознание.
Художница смогла услышать чьи-то шаги раньше обычного – шепот голосов был подавлен не самыми плохими ощущениями, да размышлениями о смерти. Она практически сразу вздохнула, очень надеясь на то, что ее оставят в покое. В такой ситуации мало чего хотелось больше, чем одиночества и тишины. Но после первых же слов хотелось разбить голову о скамейку. В этом мире явно не хватало равнодушия на долю населения. Неформалка так ценило это качество многих разумных существ, наверно, даже превыше прочих. Умение игнорировать, не лезть не в свое дело – оно было так ценно, так прекрасно своим здравомыслием. Не понимаешь, не разбираешься – так не лезь. Диана сама старалась придерживаться этого принципа, потому никогда никого не спасала, не протягивала просто так руки помощи. Лишь наблюдала, лишь фотографировала. Как стервятник, забирала лишь свою долю, что осталась после чужой охоты.
- «Ну, может, все будет не так уж и плохо. Все-таки подумаешь, хочет кто-то тебе помочь, раньше времени выдрав тебя из этого состояния».
Выбрасывать сигарету она не собиралась. Принимать чужую помощь тем более не собиралась. Повернув голову, она глянула на девицу, что приближалась с бутылью неведомо чего. «Ну и из какого вонючего угла Земли приходят такие, как ты?» Взяв окурок левой травмированной рукой, Диана чуть собралась с силами, которых было у нее очень немного. Двигать телом совсем не хотелось, слабость от кровопотери внушали чувство неуверенности, что она может хоть чем-то пошевелить. Сжав кулак правой, Диана поняла, что еще на хоть что-то способна. Отбив в сторону неведомую бутылку, девушка схватила незнакомку за воротник, с хрустом ткани оттягивая в сторону. Рука казалась такой слабой, приходилось сосредотачивать на ней все свое внимание.
- Прочь отсюда, падаль. Не нужна мне твоя помощь, - зло прошипела Диана, отталкивая от себя девицу. В голове тут же возникла мысль, что, похоже, придется самой куда-то пойти. Закрыться от этого незнакомого создания. При взгляде на эту непрошенную спасительницу было понятно, что вряд ли она из тех, кто в ответ на такое обращение скажет «ну как хотите» и пойдет восвояси. Такого рода люди обычно вежливо спрашивают, нужна ли помощь.
Взяв окурок губами, Диана ухватилась исцарапанной левой рукой за спинку скамейки и заставила себя сесть. Кровь от этого полилась немного сильнее, тонкими ручейками забираясь по д одежду на живот, щекоча кожу. Неформалка мрачно глянула на нарушительницу своего покоя, осуждая за то, что она заставляет это делать, чтобы потом встать и попытаться уйти. Пока это еще легкая форма урока о том, что пытаясь помочь без спроса, делаешь только хуже.

Омерзительное проклятье высокомерия. Оно, наверно, было той частью любой человеческой натуры, что больше всего раздражала Диану. Вот эта мания лезть в чужую жизнь со своим мировоззрением, она казалась наверно одной из самых худших черт. «Я лучше знаю, как надо здесь поступить, потому полезу туда, куда меня не просили» - наверно подходящие мысли для начинающего тирана.
То, что девчушка оказалась какой-то там медсестрой из лазарета, Диану совершенно не впечатлило как минимум потому что они были –то совсем не в лазарете, а потому не рабочем месте этой медички. По крайней мере, фраза «задержать и лечить» звучала смешно, и если бы у неформалки было подходящее состояние, она бы хотя бы усмехнулась. Но вот когда ей говорят, что у нее шоковое состояние и бред, что было само по себе полной чушью, вызывало стойкое желание вышибить нарушительнице ее спокойствия мозги чем-нибудь тяжелым. Получив пощечину, Диана ответила ударом кулаком в челюсть чисто за счет адреналина, что небольшой порцией влился в кровь из-за горящей щеки.
- Это тебе за бред про шоковое состояние. Отвали, мои царапины не угрожают моей жизни. Если ты не можешь разобраться, где шок, а где – нет, то ты хреновая медсестра, - желчно произнесла девушка, разве что зубы не скаля. Нелегко прогнать человека, когда слабость в теле дошла до такого состояния, что нет сил как следует ударить. Будь у нее электрошокер или нож, Диана бы, наверно, без раздумий им бы воспользовалась. Но, к сожалению, ничего подобного не было. Слова, к сожалению, звучат совершенно впустую, что их говори, что молчи. Про свое состояние Диана была абсолютно уверена, все-таки анатомию она знала на достаточно наглядном опыте, да и имела примерное представление, что именно убивает людей. В основном это было именно повреждения внутренних органов, кровотечение, которое не останавливалось или болевой шок. Ни того, ни другого, ни третьего у Дианы не было, ибо не было особо крупных сосудов, которые она повредила. Все остальное должно ее убить еще нескоро.
Художница чувствовала себя жертвой нетерпеливого стервятника, который прилетел клевать ее еще до того, как она умерла. Если под смертью понимать продолжение жизни. Хотя и так было понятно, что Диана выживет в конце концов. Но, по крайней мере, она могла лежать и смаковать близость рядом прошедшей костлявой неизвестно сколько времени и лишь потом отправиться обратно к себе в комнату, восстанавливаться после этого. Может даже бы зашла действительно в лазарет, за перевязкой чтобы занятия особо не пропускать. Это был бы тогда уже ее осознанный выбор, основанный уже на ее решениях. Но сейчас она была лишена этого, пришла какая-то дрянь и все испортила. В голове копился гнев, и жгучая ненависть, адским варевом потихоньку закипающая в голове.
Диана ответила на добрый взгляд своим, куда менее дружелюбным. Скорее уж презрительным и неприязненным. Услышав какое-то, непонятное сходу слово вроде как на латыни, если судить по диалекту, девушка неприязненно фыркнула. Видимо, магичить кто-то собрался. Диана понимала, что рассуждать о несправедливости мира, о том, что кто-то пользуется какими-то способностями, а она – нет, по меньшей мере бесполезно. Мир жесток, несправедлив и совершенно немилосерден. Это нормально, пусть и крайне тоскливо. Очень неплохо напоминало Диане о том, что она лишь песчинка, подхваченная штормом обстоятельств, что у нее крайне мало свободы и крайне мало возможностей что-то противопоставить реальности. Тоска чуть охладила ее гнев и злобу, сменив на мрачную обреченность. Неформалка глядела на непрошенную спасительницу с видом затравленного измученного зверя.
- «Возможно, надо что-то менять в нашей жизни. Попытаться двигаться куда-то более активно, набрать такую инерцию, что нас было сложно сбить. Чтобы мы при виде возникающих препятствий предпринимали какие-то действия, чтобы снести их со своего пути или обойти.»
– «Заткнись. Не сыпь мне соль на раны, не до тебя сейчас».
- Спасибо, черт побери, - мрачно сказала Диана, проигнорировав все, что до этого сказала медичка. Ей было плевать на беспокойство незнакомки о самочувствии, плевать на преступника и уж тем более на обстоятельства своего лечения. К демонам в пасть все это.
- За то, что указываешь мне, будто я вещь. Будто я не человек, обладающий собственным выбором, человек свободной воли, - холодно пояснила девушка свою благодарность. Скрывая злобу, желчь, что так и норовила слететь с языка. Боль от таких выводов. У Дианы было очень немного своего. Даже тело и то не совсем ей принадлежало. Но есть одна вещь, которую девушка ценила. Это свобода воли, возможность выбирать. Наверно это было что-то, что действительно имело цену. Единственный столп, единственный спасательный круг в океане фатализма. Если у нее не будет свободы воли – наверно тогда Диана окончательно утратит возможность жить.
- Ну что, - затягиваясь сигаретой, прежде чем потушить ее об джинсы и щелчком пальцев отбросить в сторону, Диана поднялась на ноги. Она чувствовала себя немного лучше, но не было по этому поводу никакой радости. Лишь тоска об упущенном моменте. Назад, к нормальной серой жизни. К оковам собственного разума, к обыденной унылой реальности. Художница подхватила сумку и накинула через плечо, не обращая внимания на боль от того, что цепи вдавились в еще не до конца затянувшиеся раны.
– Какое же абсурдное оправдание у подобного высокомерия?  Какая же лицемерная «высшая цель»? Или же ты просто свалишь, сделав свое эгоистичное дело? - Устало спросив, Диана, не мигая, смотрела собеседнице в глаза. Холода и мрачной тоски в этих тусклых голубых глазах было куда больше, чем ненависти, но и ее было порядочно.

Хотелось выпить. Или попытаться порисовать. Или пофотографировать. Только вот выпить было не только нечего, но и в ее состоянии разжижать кровь было не самой умной затеей. Чтобы рисовать, надо было бы добраться до своей комнаты, а это не близко. Фотографировать было нечего, пятна своей собственной крови на земле мало подходили на эту роль. Успокаиваться и убирать как-то тоску из головы было совершенно нечем.
А тут еще, как назло странное деспотичное создание. Которое тут же началось ее поучать. Прямо с таким видом ощетинившимся, сразу в нападение перешла и в диспут. Художница обреченно вздохнула. Настроения на споры совершенно не было. Особенно на такие детские, касающиеся здравомыслия и прочей ерунды. Обсуждать колею рассудительности совершенно не хотелось. Диана не признавала ее, не могла существовать в мире, где надо спать по ночам, где надо прилежно учиться, не находиться в плохих местах и думать о карьере и большой зарплате. Она слишком долго жила в совершенно другом мире. Адском вареве порока, гнили и страха, что царил по ночам в Детроите, где нет никакого представления о законах, где цинизм и равнодушие были естественной защитой от безумия в этом бесчеловечном месте. Быть человеком в том мире чудовищ вовсе не значит быть милосердной. Куда важнее отделять осознанный выбор находиться в этом аду, а не путать его с наркотическим дурманом.
Но объяснять это незнакомке, что вышла из «нормальной жизни», из мира дневной жизни? Это казалось мягко говоря невозможным. Диана много раз сталкивалась с убийцами, с маньяками насильниками и скорее удивлялась тому, что здесь она их не встречает.  Вступать в перепалку, когда собеседница ведет себя столь надменно, что учит ее жить, совершенно не хотелось. А объяснить что-либо и как-то донести свою позицию представлялось маловозможным. Она из другой реальности. Оттуда, где нет почти постоянно крови на асфальте,  вони нечистот и разложения, нет чернорабочих совсем небелых кровей, что живут исключительно по понятиям, нет заброшенных кварталов и совершенно пустых ободранных остовов домов. Терялся смысл чего-либо. Даже то, что к ней так снисходительно относились, словно к неразумному ребенку, ее так не заботило. Какое Диане дело до того, как ней относятся, если по-хорошему, до тех пор, пока не вмешиваются в ее жизнь?
- «Пойду я, наверно. Этой девице, походу, очень уж нравится звучание собственного голоса. Как растекается. Прямо видимо кольнула болезненно. В любом случае, делать нечего».
- «Ну не скажи. Есть смысл ковырять дальше. Разве тебе неприятно зарываться в чужие мозги, копать чужую жизнь? Ведь в данном случае тебе выдается просто прекрасный шанс. Ты видишь, она живет в какой-то своей стране чудес. Маленький тиранчик. Почему бы тебе не попытаться открыть ей глаза, попытаться показать ей, какая же грязь льется у нее изо рта». 
- «А ты думаешь, она поймет? Мне кажется нет. Эти идеи нормальности, что навязаны обществом, они бывают чрезмерно сильны. Ну то есть я ей укажу на то, что она себя паршиво ведет, допустим. Вот только она условно признает, но тут же извинит сама себя, мол, она действует из лучших на ее счет побуждений. Да, тирания и неуважение. Но она вряд ли способна увидеть это».
- «Дай ей шанс. Укажи хотя бы один разок, а там посмотрим».
Вздохнув, Диана потерла лоб. Не любила она особо играть в эти игры, навязанные Каином. Но что поделать, все равно она собиралась уходить.
- У тебя хорошие зачатки тирана. Надменность, высокомерие. Ты по умолчанию ставишь себя выше меня, учишь меня жить, хотя уж вряд ли даже старше меня. Ко всему прочему еще за меня решаешь и делаешь вид, будто знаешь, что для меня лучше. Если взять еще твои медицинское призвание, тебе можно с таким характером смело евгеникой заниматься, вероятно. Менгеле будет рад, - прокомментировала Диана. Разумеется, евгеника это далеко не всегда означает нацистов. Художница даже слышала о каких-то там успехах в искоренении какой-то там врожденной болезни как раз при помощи евгенических методов. Но грех не указать на некоторую тираническую природу людей, которые в своем высокомерии собрались тягаться с мирозданием и улучшать человеческую породу.
- Впрочем, потворствовать твоей тирании у меня желания особого нет. Пойду я, наверно, - с кривоватой усмешкой Диана повернулась и медленно пошла в сторону, противоположную общежитию. Ночь только начиналась, а потому возвращаться в свою комнату художница совершенно не собиралась.