Перемены – явление двоякое. Конечно, когда жизнь меняется, становится менее скучно. Голова становится занятой новыми обстоятельствами, меньше времени остается на привычную хандру и тоску. Но иногда перемены кажутся мучительными. Усталость от жизни редко когда дает слабину при новых изменениях в бренном существовании. Нередко она только накапливается, вызывая стойкое желание лечь на землю и тихонько умереть.
Диана не знала, что думать о той перемене, на которую подписалась. Поначалу казалось, что это какой-то бред. Глупая и слабая ловушка, обман, который подготовили для нее «друзья» из прошлой жизни. Однако выглядело слишком очевидно, слишком уж небрежно для ловушки. Да и при этом не слишком привлекательно. Слишком бредово. Теперь же, сидя в самолете, Диана не думала так об этом. Скорее как об изощренной форме самоубийства. В конце концов, умереть на операционном столе во славу науки, если все будет так, как оно будет – чем это плохо?
Все началось с письма на электронной почте, которую она проверила больше повинуясь какому-то давно забытому рефлексу, нежели из вежливости. От большинства средств связи художница избавилась, стараясь разорвать контакты с прошлой жизнью, не желая облегчать работу тем, кто ее искал. Письмо, оказывается, ждало ее больше месяца. Предложение поучаствовать в эксперименте, связанном с метафизикой. Звучало довольно небрежно, словно человек не особо рассчитывал, что его письмо прочтут даже. «Ненамного ошибся». 
Диана специально подготовилась к звонку, планируя увести преследователей по ложному пути. Надо было позвонить, дать возможность собрать информацию о звонке. И подбросить телефон в поезд, который бы ехал прочь из города. Пусть развлекутся. Однако ответил какой-то Генрих Линдерманн, который сам немало удивился звонку. Он был доктором медицинских наук в каком-то институте микробиологии и нейрохирургии.  После первых пяти минут разговора, Диана поняла, что это не ловушка. Профессор ответил на все ее вопросы касательно того, как он ее нашел и почему ей написал. История была слишком точной, слишком тесно связана с ее прошлым, чтобы быть сфабрикованной. Этот доктор знал и о ее обследованиях многолетней давности, и о родителях и даже имел, судя по всему, доступ к ее медицинской карте. Даже знал о ее проблемах с  законом и общался с прокурором.  Прямо настоящий маньяк.
После такого разбора своей жизни, промерзая на вокзале, Диана слабо могла понять, в чем собственно суть того, что ей предлагали. Диалог с ученым к сожалению, был для нее малопонятен. Генрих пообещал ей все объяснить лично и просто высказал суть своего предложения. Он хотел около неделю ее жизни. Все расходы он брал на себя и даже обещал вознаграждение. Ему понадобится провести ряд исследований и возможно, пару операций. Если все пройдет не очень хорошо, Диана задержится в институте на время, необходимое для восстановления дееспособности. Он не исключал летальный исход и травмы на всю оставшуюся жизнь.
Девушка обещала подумать, но примерно знала уже ответ. Учеба в Академии, еще толком не успев начаться для нее, уже осточертела. Диана не обладала никакими способностями и не хотела совершенно заниматься всей этой магической ерундой. Да и жизнь свою совершенно не было жалко. Если она умрет или станет калекой, это казалось даже неплохо. Подходящий для нее конец – небольшая польза обществу, которое она всегда презирала и порицала. Ну и скука сыграла далеко не последнюю роль. На что еще стоит потратить свое время во время однообразной и тоскливой учебы, как не на небольшой отпуск. Потому даже недели не прошло, как она перезвонила и согласилась. Уладив с администрацией Академии все детали касательно своей отлучки по причине, которая благодаря влиянию института тут же стала уважительной, Диана отправилась в другой конец Штатов.
–«Не могу сказать, что я в восторге. Но как сказать. Может тебе будет легче в итоге и ты не будешь так истекать желчью, пока получаешь типа образование, которое тебе не особо нужно. Ну и просто может интересное произойдет. Хотя не могу сказать, что твое отношение мне нравится. Такое ощущение, что тебя привлекает именно возможность помереть ненароком.»
- «Слушай, я делаю впервые что-то для того, чтобы изменить дерьмо в моей жизни, что не выглядит, как очевидная попытка суицида. По идее ты должен просто петь от счастья. А ты тут впервые бурчишь чего-то».
Художница чувствовала себя неважно. Самый худший вариант – это если ее поездка закончится практически ничем. Ну проведут пару исследований, ну скажут что-нибудь. И единственным  имеющим смысл итогом будет некоторая сумма, которая упадет на ее счет. Не самая большая из тех, которые видела в своей жизни художница, чьи картины пользовались каким-никаким, но спросом, как у коллекционеров, так и у даже пары галерей.
То, что ее даже самолета встретила машина, не особо удивило. Хотя комфортной подобная опека совершенно не казалась. Ощущение было такое, словно кто-то держит ее жизнь под жестким контролем. Она даже не смотрела на незнакомый ей город, что проплывал мимо за окном, погружаясь в привычную меланхолию.
Потому оказавшись в вестибюле, она была ни капли не воодушевлена. В голове под аккомпанемент шепота роились сомнения по поводу того, зачем она все-таки сюда приехала, как вдруг услышала торопливые шаги, громко стучащие по плитке пола.
- Добрый день! Вы же мисс Стиллман, да? Я Генри Линдерманн.

Доктор Генрих Линдерманн Диане с первого взгляда не слишком понравился. Да, в какой-то мере каким-то таким она его и представляла. Да, насчет внешности  художница не имела никакого представления о том, с чем придется столкнуться. Но манера поведения слишком четко гармонировала с голосом, с интонациями. Немного сонный, что-то щебечущий постоянно. Он по телефону все время что-то бессвязное постоянно щебетал, в результате чего проследить за его полетом мысли было довольно сложно, даже несмотря на то, что этот щебет был весьма неторопливым и немного сонным.
Ну вот сейчас у нее было реальное воплощение голоса в телефоне. Не особо приятное, но Диана же не дружить собралась с этим человеком. С учетом того, что подавляющее большинство людей в мире ей надоедали или раздражали ее, художница не особо переживала по поводу того, что этот конкретный субъект не был исключением.
- «Забавный подтип людей. Выглядит как растяпа. Вот только одна проблема – редко когда растяпы становятся докторами. Образование у них не сахар. Да и халатность легко может привести к смерти. Особенно в его случае. Он же нейрохирург в конце концов – ковыряется в сером веществе. Надо быть очень точным и очень аккуратным человеком. До невообразимого. Хотя конечно может оказаться так, что только в рабочих процессах он аккуратен, а вне их может позволить себе выдохнуть, дабы как-то к гармонии приходить.»
Диана задумчиво последовала за доктором Линдерманном, разглядывая его сзади. Бородатый мужчина начал рассуждать о том, сколько всего предстоит сделать. Говорил он так, словно все уже решено, уже понятный вопрос – ее согласие. Художница почувствовала тоску от того, что в какой-то мере он был прав. Да, есть какая-то психологическая черта у людей, которая касается того, что дав первоначальное согласие, трудно отказать в дальнейшем. Что тяжело будет сказать на середине пути «давайте как-нибудь без меня». Диана ощущала, что могла так поступить. Могла лишить эту поездку смысла сейчас. Но не видела причин так поступать. Этому доктору надо было бы сказать что-то реально плохое для нее, чтобы она передумала. Тоска была скорее от некоторого ощущения собственной продажностью. Чем-то подобное поведение напоминало проституцию. Видимо тем, что вот за эту неделю или сколько-то этот милый человек в теории сможет сделать с ее телом все, что ему заблагорассудится. Да, у Дианы было конечно представление о том, что с наибольшей долей вероятностью это будет вполне пристойно и в рамках врачебной этики, вот только это было всего лишь представлением. Очень уж вряд ли, что разбор принципов работы способностей будет включать в себя какой-нибудь тантрический ритуал или еще какую-нибудь ерунду. Но мало ли, чем черт не шутит.
- Я полагала, что вы хотите мне сначала рассказать и объяснить, зачем я сюда приехала, - решила все-таки придержать лошадей Диана, хоть каким-то образом  умерить энтузиазм Линдерманна. Впрочем, его смутить этим практически никак не удалось, похоже, доктор если и испытал проблемы, то самые мимолетные. Впрочем, его немного несвязный из-за сонливости поток слов никак не остановить было. Диана хотя бы могла удовлетвориться тем, что по крайней мере, сейчас ее не будут тащить на исследования и не будут приковывать к операционному столу. Да еще и кофе угостят, пока будут ей вливать в уши какую-то псевдонаучную ерунду. Не самый худший расклад на вечер.
Рассуждения и в самом деле пошли довольно долгими и шибко абстрактными. Диана в общем-то не имела ничего против того, чтобы размять свои извилины и порассуждать о науке. Но чтобы вот так начать работать головой, пережевывать массив рассуждений, которые выливал на нее щедрым потоком Генрих Линдерманн, к этому художница, так и не получившая высшее образование из-за раздолбайства, была совершенно не готова. Диана какое-то время сидела просто приподняв одну бровь, затем поняла, что действительно надо пить кофе и не париться. Благо хоть он казался не таким уж и плохим, видимо это местечко заботится о вкусах своих сотрудников.
О принципах научных исследований девушка все-таки была в курсе, ибо когда-то каким-то чудом получила в свою голову хороший запас познаний о том, какие исследования проводятся в CERN, но от этого легче не стало. Надо было признать, что доктор Линдерманн еще явно проявил к ней определенное милосердие, не втягивая в детали, а рассуждая достаточно популистским языком. Хотя наверно мог бы написать какую-то книжку. Хотя смущало Диану то, что он был врачом, а не ученым – доктором медицины, а не доктором философии. По идее вроде такие люди заниматься должны тем, чтобы спасать жизни, а не гробить их. Но Диане было слишком пофиг разбираться в том, как именно так случилось, что эксперименты будет проводить не ученый, а медик. Наверно дело в том, что что ученый недостаточно квалифицирован, чтобы проводить именно эксперимент своими собственными руками.
Чувство единения от того, что Генрих не обладал способностями, не спешило приходить. Во-первых, это казалось маловероятным. Диану тянуло спросить, что же тогда он сам не полез под нож, если был уверен в том, что обладает схожими способностями, как и она? Но наверняка было объяснение в духе, что он полезен обществу в виде живого человека, а не безвольной куколки после лоботомии. Неформалку с неадекватным образом жизни куда легче спустить в биореактор на пользу миру.
Диана почувствовала, что ее все равно клонит в сон и ничего не могла с собой поделать. Все эти рассуждения о том, что там с нервами происходит, довольно унылы, ибо ей не было дела до того, как биохимия ее мозгов меняется в зависимости от магии. Однако долго подремать ей не удалось, доктор заметил, что она лежит на столе уже практически в обнимку с пустой кружкой кофеина. Соизволив подняться, художница протерла глаза и изобразила на лице заинтересованность в разговоре. План из обклеивания ее датчиками и последующая трепанация черепа звучали неплохо. Правда, спать хотелось неимоверно.
– Ладно, где ваши бумажки, - хмуро пробурчала Диана. Стоило только ей закончить фразу, как документ договора оказался у нее перед глазами. Девушка попыталась проглядеть взглядом многостраничный текст, но выходило с трудом. Хорошо хоть возможность летального исхода не особо расписывалась и не включала в себя завещание. А то уж она ожидала увидеть что-то вроде добровольного пожертвования органов во благо науки. Но при мысли об этом тоска вспыхнула в ее голове. Да кому она нужна. Если сгинет в этих стенах – ее никто и не хватится. Даже не став сверяться в цифрах в виде вознаграждение, она вписала номер счета, на который переводить деньги, после чего поставила роспись на обоих экземплярах, вернув один экземпляр доктору, а другой затолкав в сумку.
- Замечательно, мисс Стиллман. Позвольте, я провожу вас в палату. Уж простите, что не даю вам обычный номер. Сами понимаете, если сейчас вы пусть и здоровы и все такое, но после того, как мы с вами поработаем, может оказаться так, что вам потребуется постоянное наблюдение врача и своевременность медицинской помощи может быть  критически важной. Не переживайте, вас никто первое время беспокоить не будет, а все удобства есть в пределах палаты.
Диане было же совершенно наплевать. Если кровать в палате будет горизонтальной и там есть одеяло – и то хорошо. Стараясь не думать о том, в какое дерьмо она влезла, художница думала о том, что видимо в кофе была таблетка снотворного. Иначе бы содержимое ее головы не напоминало сейчас вареный кисель. Однако начинать это «совместное сотрудничество» с обвинений не слишком хотелось. Одна неделя.
Потому художница не особо парилась, оказавшись в какой-то вполне типичной палате. Оставшись в одиночестве, Диана в очередной раз подумала о том, какая же она продажная тварь. Купилась на участие в каком-то дурном эксперименте практически ни за что. Ради глупой надежды что-то изменить в своей жизни. Окончить ее, например. Обреченно вздохнув, неформалка, еле потратив силы, забралась на кушетку почти сразу же отрубилась.

Сидеть практически прикованной к стулу в центре не самой маленькой комнаты было уже не самое приятное чувство. Быть при этом в чертовой ночнушке, которая мешком болталась на плечах – тоже не плюс. В конце концов, выбора ей не оставили, заставив снять почти все, кроме нижнего белья – и на том спасибо, что хотя бы его оставили. «В общем, люди постарались по максимуму, чтобы я чувствовала себя комфортно.»
– «Вообще это довольно забавно. Но мы по крайней мере знаем точно, сколько времени мы будем терпеть подобное отношение. Не больше недели. И то, зависит от восстановления. Хотя оно вряд ли будет долгим – вылечат какой-нибудь магией. А может все еще быстрее выйдет».
Диана в этом сомневалась. Ее с утра потаскали по куче анализов. Сначала были классические разборы в духе анализов крови, давления. Затем ей томографию головы сделали и рентген корпуса. Неформалка могла порадоваться лишь тому, что ее сломанные ребра срослись нормально более или менее. Покурить не дали ни разу.
Хорошо хоть это мероприятие в череде исследований было последним, судя по всему. Раз вокруг нее возилось аж три человека, а за стеклом стояла тоже группа людей в халатах, в том числе и Генрих Линдерманн. Это приносило определенное удовлетворение – Еще полдня не прошло, а она уже задолбалась. Наверно даже хорошо, что выспалась  из-за таблетки, которую ей подкинул доктор – иначе бы сейчас уже дремала, сидя на стуле. Ощущения, правда, были не из приятных – всю шевелюру промазали какой-то ерундой и тщательно прилаживали электроды к голове. Художница думала о том, что возможно так люди себя чувствуют на электрическом стуле.
«Хорошее разрешение – ничего не делать. Вот и чем мне заниматься, скажите на милость? Слушать свои собственные галлюцинации? И он видимо издевается надо мной. Если он много обо мне знает и примерно представляет, какой у меня характер, то чего тогда вдруг эти предложения поболтать? Я конечно могу поговорить с людьми. За бутылкой вискаря. И в комфортной обстановке. А не вся в металлической проволоке, перемазанная в желе и почти голышом. Что это за форма издевательства?»
– «Возможно да, издевается. Но совершенно не факт. Может человек просто привык смотреть на мир сквозь розовые очки. Может он реально предполагает, что ты захочешь с ним поболтать между делом.»
- «Ты, конечно, тоже говна кусок, но я все-таки предпочту с тобой поговорить о чем-нибудь, нежели с кем-то еще».
- «О,  всегда знал, что ты меня любишь. Впрочем, наверно наши отношения такими действительно какие-то особенные. Потому что ты так часто меня ругаешь, часто бурчишь на меня за то, что я предлагаю тебе что-то делать, отличное от обычного распорядка, ломать устоявшуюся последовательность действий. И ты при этом все равно что-то делаешь. Даже иногда сама, как, например, вот эту поездку. Наверно это потому что в тебе есть надежда на лучшую жизнь. На появление целей, смысла, что будет помогать тебе держаться под ударами судьбы. Просто ты боишься дать ей больше сил.»
– «Лучше бы ее не было».
- «Если бы ее не было, ты была бы мертва уже давно. Я все равно не имею полного контроля над тобой. Я иногда работаю с тобой через эту надежду, тыкаю в нее, чтобы ты заставила себя все-таки жить, а не умирать».
Диана отвлеклась от диалога, когда услышала, что Линдерманн хочет от нее что-то. Подняв взгляд на доктора, художница увидела рядом с ним кого-то, кто немигающим взглядом таращился на нее по каким-то причинам. Бросив в ответ неприязненный взгляд, Диана вновь уперлась в пол.
- «Без халтуры это, конечно, сильно. Как будто мне двенадцать лет. Ладно, сыграем в эту игру. Хочу курить.» - Диана сосредоточилась на этом желании. Не было все-таки никаких указаний по тому, какое конкретное желание надо формулировать. Потому она и думала о своем желании курить. Все ее тело просило сигаретку, легкие требовали никотину. И на этом Диана и сосредоточенно концентрировалась.
- «Ладно. Хочу отсюда свалить. Хочу домой, на хату. На старую, которая в Детроите, с фотографиями смерти по стене, с вратами в темный лес, что я рисовала неделями.» - Диана искренне попыталась вспомнить снятую квартиру. Место было так себе, но оно принадлежало ей. Ничего.
Она начала вспоминать какую-то дремучую ерунду по памяти, которую читала в интернете и которую учила в школе. Практики у нее все равно никакой не было, но хоть слова остались. Однако то, что она знала наизусть несколько заклинаний, вообще не помогало – они вообще не работали.
Что происходило по ту сторону, художница вообще не была в курсе, но в какой-то момент раздалась просьба озвучить свои желания. «Видимо они явно не понимают, чего я не колдую. Шапочка из фольги плохо работает, видимо».
- Хочу курить. Хочу посидеть в одиночестве и покое. Хочу помыть голову. Infernus et sinus orbis,  - озвучила свои пожелания художница, однако толку с этого было немного. Мир не взорвался. «Как же достало это тупое дерьмо.» Диана уже прекратила о чем-либо думать, независимо от того, окликнет ли ее этот докторишка или нет.
Благо хотя бы в какой-то момент все-таки врач скомандовал отбой и толстая чрезмерно добрая медсестра пошла отсоединять провода от сетки на голове девушки. Диана почувствовала себя идиоткой, что согласилась на это. Это отсутствие знания убивало. Чего они добились? Ощущение было, что ничего. Первым делом Диана отправилась мыться.

******

Выход из сна был болезненным. Все тело ныло, одурманенное наркотиками. Сонный паралич мешал двигаться. Темнота погруженного в ночь института прерывалась лишь светом откуда-то из коридора. Диана, почти не шевелясь, скосила взгляд на дверной проем.
Он там стоял, засунув руки в карман халата. Его глаза были пусты.

*****

Лежать на операционном столе, пребывая в сознании – странное ощущение. Диана сомневалась, что будет все прямо ужасно – мир передовой хирургии был наполнен новыми технологиями, которые сильно отличались от привычного представления, как о скальпеле и пинцете. Да и вряд ли ей будут органы перемешивать. Даже было прекрасно понятно, что тело накачают наркозом и она вообще не будет ничего чувствовать.
Единственное что смущало – это герметичная стерилизованная комната и то, что в тамбуре был набор костюмов химической защиты. Ни в один из них ее не затолкали. Лишь сводили в душ и выдали другую одежду. Диана сидела какое-то время совершенно одна.
Затем вошел первый человек в костюме защиты, и приглядевшись, Диана поняла, что это был Линдерманн. «Ну и чего ты за мной наблюдал, ублюдок? Веселая сонливая морда, конечно же». Однако Диана смолчала. Даже не поздоровалась. Нечего ей было обвинять. Незачем доказывать. Ее купили же. От этой мысли стало крайне омерзительно.
- Добрый день, мисс Стиллман, хорошо себя чувствуете? У нас тут довольно важный эксперимент, не хотите ли послушать, о чем он? - Раздался жизнерадостный голос мужчины. «Лживый выродок. Похрен ему на мое самочувствие, он все равно сделает что-то».
- Нормально. Ну валяйте, - хмуро буркнула Диана. Все равно наверно лучше послушать, как ее убивать тут собираются, нежели погружаться в свои голоса, которые какофонией звучат в ее голове.
- О, это интересно. Как видите, мы тут не просто так организовали герметичное помещение и организовываем большие меры предосторожности. Видите ли, вся суть операции будет заключаться в испытании на вас одного препарата. У него длинная история. Разработка изначально предназначалась для внедрения в тюрьмах заключенным с целью гарантированного полного пресечения использования какой-либо магии вообще. Искусственный вирус, который настраивал работу мозга так, чтобы исключить любую магию в принципе. Он подавлял все, что касалось метафизики. Идея неплохая, но не работала как надо – несмотря на проверки безопасности, все, кто получал дозу этого снадобья – умирали в мучениях. Особенно не люди, а магические существа. Но вы, вероятно, не умрете. Вам нечего блокировать. И мы потому хотим посмотреть сосуществование этого вируса с вашим столь ценным мозгом, - на последних словах в операционную начали входить многие другие люди, все в одинаковых костюмах химзащиты. Один из них принес чемоданчик со значком биологической угрозы и поставил его недалеко. Диана устало вздохнула и решила не комментировать никак рассуждения врача. Это же насколько надо быть везучей и не такой как все, чтобы выжить после такого. Она, скорее всего, полный труп. Устроившись на столе и почувствовав себя мертвецом на заклание, Диана глянула на потолок. «Время придумывать слова для эпитафии? Хотя зачем? Какое мне дело, что напишут на моей могиле. И будет ли могила. К черту все». Она почти не почувствовала, как игла вошла в ее руку. Осталось несколько секунд до того, как ее сознание выключится. «Жалко, что снов не будет перед смертью. Или нет. В любом случае, не самый худший способ».

Отредактировано Diana Stillman (20-11-2016 20:27:07)